Брайан О'Догерти

В период палеолита сверхпространство, населенное изображениями и изваяниями, служило, по-видимому, задаче магического возмещения ущерба, нанесенного природе; возможно, в нем также играли свою роль верования и ритуалы, связанные с загробной жизнью. В Древнем Египте две эти цели сомкнулись вокруг персоны фараона: забота о его вечной загробной жизни означала одновременно заботу о благополучии государства, за которое он ходатайствовал. За ними обеими угадываются политические интересы класса или правящей группировки, пытавшейся закрепить за собой власть, опираясь на одобрение со стороны вечности. В известном смысле это разновидность симпатической магии – стремление заполучить нечто, ритуально представив что-либо другое, похожее, однако, на желаемый объект. Согласно подобной логике, если имеется нечто, напоминающее желаемый объект, то и обретение самого объекта не за горами. В данном случае построение пространства, якобы неизменного или такого, где последствия изменений намеренно завуалированы, – это симпатическая магия, призванная способствовать неизменности реального, внеритуального мира. Это стремление окружить видимостью вечного существования социальный, а, если вернуться к современности, то и художественный статус-кво.

Пока высокое искусство очищало картинную плоскость, мейнстрим изгалялся в излишествах: импрессионисты отодвигали традиционную перспективу за кулисы краски, а популярные живописцы и фотографы разных стран тем временем забавлялись иллюзией в спектре от причуд в духе Арчимбольдо до элементарных обманок. Ракушки, блестки, ленты, волосы, минералы прикреплялись к открыткам, фотографиям, рамкам и витринам. Весь этот вульгарный бидермайер, пронизанный извращенной викторианской идеей недолговечности памяти – ностальгией, – послужил почвой для символизма и сюрреализма.

Коллаж сделал поверхность картины непроницаемой. За ней – стена, за ней ничего нет. А перед ней – открытое пространство, в котором все более осязаемой тенью становится зрительское чувство собственного присутствия. Изгнанный из рая иллюзионизма, отталкиваемый буквальной поверхностью картины, зритель путается в блуждающих векторах, которые нащупывают определение модернистского восприятия.