Руникс

— Я не джентльмен, чтобы отпустить тебя за просто так, — тихо сказал он. — Ты у меня в долгу.

А затем он закрыл пространство между ними. Морана сглотнула, ее рука сжалась на дверной ручке, несмотря на то, что сердце колотилось, и она откинула голову назад, чтобы их глаза не отрывались. Он долго смотрел на нее, прежде чем наклониться, их взгляды не двигались, и прошептал, его дыхание окутало ее лицо, его мускусный запах пронзил ее нос.

— И я соберу это однажды.

Морана почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

А потом она выбежала из комнаты.

— Я предпочитаю тебя, блондинкой.

У нее перехватило дыхание от голоса, доносившегося из-за ее спины. Голос, который она не могла забыть неделю. Голос, который прошептал ей в кожу способы убийства, как ласку любовника. Голос крепкого виски и греха.

Она подняла взгляд, ее глаза оказались на одном уровне с дулом глока, направленным прямо ей в голову. Она медленно позволила своему взгляду переместиться вверх к уверенным, твердым пальцам, вверх по предплечьям, обнаженными под сложенными рукавами черной рубашки, скованными мускулами, вверх по плечам, которые, как она знала, обладали силой, чтобы прижать ее бесполезную к стене, вверх по щетине, квадратной челюсти и, наконец, по глазам. Его голубые, голубые глаза.

Это была всего лишь секунда наблюдений, секунда женской признательности, прежде чем она позволила себе вспомнить, кем он являлся.

И взмахнул рукой, она направила пистолет прямо ему в сердце, а его собственный, в ее голову, в безмолвном противостоянии.

Встав, ее глаза не отрывались от его, ее рука не дрогнула в хватке, Морана склонила голову.

— Я предпочитаю, чтобы ты ушел.

Другой голос прервал их напряженный момент .

— Я должен сказать, что редко можно найти человека, не говоря уже о женщине, которая не боится Тристана

Данте Марони снова улыбнулся, хотя его темные глаза смотрели на нее.

— Бесстрашная, как я уже сказал. Это может быть опасно.

Пытаясь вырваться из наручников на ее запястьях, она ударилась о капот своей машины, выбивая ноги, пытаясь укусить его руки, но он парил над ней, не двигаясь, не говоря ни слова, сжав челюсти.

— Я не хочу прикасаться к тебе больше, чем ты хочешь, чтобы тебя касались, — грубо выдохнул он, его дыхание обдало ее лицо, его глаза были жесткими.

— О, пожалуйста, — Морана закатила глаза с тяжелым сарказмом в голосе. — За те два раза, что мы встречались, я вижу, насколько ты ненавидишь прикасаться ко мне. Пригвоздить меня к плоской поверхности отвратительно.

Когда вы смотрите в бездну, бездна тоже смотрит на вас.

— Фридрих Ницше.

«Чем больше ты знаешь, тем меньше делаешь».

— Ты когда-то нацепил на меня поводок. Я им тебя задушу. Слово в слово.

— Смерть — не главное блюдо, милая. Это десерт. — его глаза ожесточились еще больше, тон был холодным, пальцы сомкнулись на ее шее в знак предупреждения. — Никогда не совершай ошибку, думая, что ты меня знаешь. Это может оказаться твоим последним.

А потом ее сердце остановилось.

Он был здесь. Прямо там.

Он шёл, а не прогуливался, он шёл, будто он владел рестораном, словно ему принадлежала каждая унция воздуха в этой комнате, как будто он велел всем молча сидеть. Небольшая часть Мораны не могла не восхищаться этой смертоносной, могущественной грацией. Большая часть ее не могла не насторожить ее защиту.