Крис Пристли

— Да, — ответила мать притворно страшным голосом. — Ест их, или сбрасывает в колодец, или творит с ними еще что-нибудь кошмарное.

Кристина вздрогнула от неожиданности. Это была Ева. Девочка в раме превратилась обратно в обычный фотографический портрет.

Кристина растеряно посмотрела на маму, потом — на пол, на рассыпанные по нему острые осколки зеркального стекла. Никакой фотографии там не было. Ее никогда и не существовало.

Как бы смешно это ни звучало, но по пути из уборной меня каждый раз охватывал необъяснимый страх заблудиться в закоулках дядюшкиного дома. Чувство страха делалось совсем уж необоримым на фоне заунывного воя, который поднимали старинные канализационные трубы, едва я тянул за цепочку причудливо украшенного сливного бачка. Казалось, будто завывает большое животное, попавшее в шестерни паровой машины.

стой на стуже, Эдгар, — сказал он. — Входи, юноша. Входи же.

Древесина, Эдгар, — это главный двигатель цивилизации.

В рассказах историков говорится о жертвоприношениях, в том числе человеческих. Кельты, например, обожали трофеи в виде голов побежденных врагов. Отрубленные головы они развешивали на ветвях, наверно, с такой же радостью, с какой твоя мамаша украшает елку на Рождество

Представь, сколько всего они повидали на своем веку. Кое-где на церковных кладбищах встречаются тисы, которым уже больше тысячи лет, они гораздо старше старинных церквей, возле которых растут. Корни у них в одном тысячелетии, а ветви уже в другом. Разве можно не застыть благоговейно при виде великолепного дуба, ясеня или вяза, стоящего одиноким скорбным великаном

отдавая, видимо, весь жар души своей работе, про которую Джозеф мало что понимал, кроме разве того, что она как-то связана с деньгами и их приобретением.

— Боже мой! — сказал отец. — Истории… Слыхал я от него одну историю.