Дерзкие забавы

– Прости меня, – говорю я, уткнувшись в ее теплую шею. – Я рад, что нам не надо много обсуждать, но все-таки хочу это сказать. Прости, что я сбежал из города, прости, что не поговорил с тобой вчера. И, черт возьми, прости меня за то, что я не позвонил, чтобы узнать, не беременны ли мы.

Она слегка отталкивает меня, чтобы заглянуть мне в лицо:

– Мы?

– Черт, Харлоу, ты же не одна в этом участвовала.

Она соглашается, кивая с улыбкой:

– И ты меня прости.

– Детка, это были две недели гребаных мучений.

Она молчит, уткнувшись лицом в мою шею. Через несколько секунду она всхлипывает и кивает, и до меня доходит, что она плачет.

Я отстраняюсь немного, чтобы видеть ее, беру ее лицо в ладони:

– Эй… нет, не надо. Я…

– Я думала, все кончено, – говорит она. Я поглаживаю большими пальцами ее щеки. – Там, на лодке. Я думала, ты больше не хочешь со мной быть. И не представляла, как мне тебя забыть. Мне раньше не надо было никого забывать.

– Я бы этого не допустил.

– Но ты уехал! – Она взглядывает на меня, и по ее щекам ползут еще две слезы. – Ты просто уехал и не стал со мной разговаривать, и это было так ужасно, потому что я ведь только с тобой поняла, что нашла своего человека. И что это ты.

В груди у меня все переворачивается, и я рывком снимаю рубашку через голову, а потом прижимаю Харлоу к себе. Мне нужно почувствовать ее кожу своей, нужно, чтобы мое сердце было как можно ближе к ее сердцу, и она сбрасывает халат, прижимается ко мне, обвивает руками мою шею.

Харлоу, которую обычно видят другие, – это сила, с которой нужно считаться. А вот такой ранимой Харлоу бывает редко. Она только что призналась, что чувствует то же самое, что и я: что это оно самое, что я нашел свою девушку и что эта девушка – она. И я очень не хочу все испортить.

– Мы будем говорить всегда и обо всем, – обещает она, уткнувшись мне в плечо. – А ты никогда не бросай меня больше. Поклянись.

– Клянусь. – Я отстраняюсь и целую ее, легко, почти мимолетно коснувшись ее губ и думая, что это будет просто маленький поцелуй в знак подкрепления клятвы.

Возвращается официантка, чтобы принять у нас заказ, и встает так близко, что ее юбка касается моей руки. Я отодвигаюсь на стуле, чтобы дать ей больше места, а Сэл жестом просит Харлоу начать.

– Я закажу на всех, пожалуй, – произносит она, и краем глаза я вижу, как Сэл с удивлением и удовлетворением косится на нее. Показывая на него, она говорит:

– Он начнет с «цезаря», потом в качестве главного блюда пусть будет «капрезе с курицей», и еще холодный чай, без сахара.

В его глазах появляется лукавая искорка.

– Вообще-то я собирался заказать стейк, малышка.

– Нет. – Она смотрит на него и подмигивает: – Мила мне сказала, никакого красного мяса.

– Вот дерьмо.

Показывая на меня, она продолжает:

– Он будет на закуску суп.

Что за черт? Она что, даже не собирается меня спрашивать?!

– Вообще-то… – начинаю я.

– И палтус на горячее. – Она посылает мне многозначительный взгляд, и сердце у меня больно сжимается при воспоминании о том прекрасном, мать его, дне на воде, который мы провели вместе. – И бокал «Шардонне».

Я растеряно моргаю:

– «Шардонне».

Сэл взрывается хохотом.

Харлоу отдает меню официантке со словами:

– Я возьму мясо с кровью и большую порцию картошки фри. – Глядя на меня, она добавляет: – И виски со льдом, чтобы все это запить».

Официантка улыбается, скользнув по мне взглядом еще раз, и уходит, забирая меню.

Харлоу поднимает глаза, ее губы кривятся в улыбке при виде моего выражения лица.

– «Шардонне»? – переспрашиваю я.

Она облизывает губы, одаривая меня милой, влажной улыбкой:

– Ты выглядишь так, будто у тебя сильная жажда.

– Я, кстати, тоже собирался заказать мясо, – говорю я, с трудом сдерживая улыбку.

– Ну ты сможешь вожделеть мой стейк, наслаждаясь своим свежевыловленным палтусом.

Сэл смотрит на нас с нескрываемым весельем, подперев подбородок кулаком:

– Публике понравится смотреть на вас двоих.

– Вам нужна помощь?

Обернувшись, я вижу загорелое лицо Финна – только через двадцать лет. Я тут понимаю, что это его отец, – и не только потому, что видела его фотографию, но и потому, что Финн очень на него похож: высокий, широкоплечий, с прямой спиной, ореховые глаза смотрят твердо и уверенно, не моргая.

– Вы, должно быть, мистер Робертс?

Он пожимает мне руку, вопросительно подняв брови:

– Я – да. А вы кто?

– А я Харлоу Вега.

Лицо Стефана Робертса застывает, глаза расширяются, а потом он расплывается в сияющей улыбке:

– Что ж, дай-ка мне тебя рассмотреть!

И он это и делает.

Он берет мои руки, поднимает их в стороны и оглядывает меня с ног до головы:

– А ты и правда нечто. Он знает, что ты здесь?

Качая головой, я отвечаю:

– Понятия не имеет.

– О, тогда можешь не сомневаться. Я не лишу себя удовольствия посмотреть, как он об этом узнает.

Да, но доставит ли это такое же удовольствие другим? Поживем – увидим.

Он берет меня за руку и ведет по причалу, поворачивает налево и спускается по шаткой лесенке на пирс. Дойдя до края, мы останавливаемся перед шхуной с надписью «Линда» на корме.

– Эй, Финн, – зовет его отец. – Иди-ка сюда, что покажу.

Из-за угла высовывается чья-то светловолосая голова, и я сразу узнаю младшего брата Финна, Леви. Он выше, чем Финн, но гораздо субтильнее, и у него взъерошенные светлые волосы и детское лицо, от которых, я абсолютно убеждена, будут без ума телевизионные продюсеры.

Леви смотрит на меня пару секунд, а потом взрывается смехом:

– О, черт! Финн! Спускайся!

Пока мы молча стоим вот так, он оглядывает меня с ног до головы, и под этим взглядом я вдруг остро осознаю, как, должно быть, выгляжу в его глазах: кремовые джинсы, темно-синий свитер, красный шарф. Наверное, я похожа на картинку из глянцевого буклета, рекламирующего однодневную прогулку на яхте. И я понимаю, что не ошиблась, когда его губы складываются в насмешливую ухмылку и он говорит:

– Ты выглядишь здесь так неуместно, Рыжик.

В животе у меня вспыхивает огонь, и я набираю побольше воздуха в грудь, так больно мне становится от его тона, от его ста восьмидесяти сантиметров и от его способности отключать эмоции, словно щелкнув выключателем. Что со мной не так? Он стал слишком значимым для меня человеком – с большой буквы Ч. И я не знаю, что теперь с этим делать.

– Я могла бы подумать то же самое о тебе, когда ты был в моем городе, – говорю я. – Но я бы никогда так не сказала. Мне слишком нравилось видеть тебя там. Мне нравилось, как ты выделялся среди других.

– Харлоу…

Я обнимаю себя руками и поворачиваюсь, чтобы уйти. Но потом останавливаюсь и оглядываюсь на него:

– Пока не забыла, – говорю я. – Я не беременна. Спасибо за беспокойство.

Я зарываюсь лицом в подушку и издаю стон:

– Ч-ч-черт.

– Что это мы тут чертыхаемся? – спрашивает с порога папа, отхлебывая кофе из кружки.

– Твоя дочь учится правилам партнерских отношений, – объясняет мама.

Он фыркает:

– Наконец-то.

– И долго вы вдвоем будете надо мной издеваться? – спрашиваю я, выбираясь из постели в притворном гневе. – Я вообще-то очень занята, у меня куча очень важных дел.

– Ты работаешь сегодня? – кричит папа мне вслед, когда я бегу вниз по лестнице, и по его тону я понимаю, что он так не думает.

Я останавливаюсь на третьей ступеньке, бросаю на папу сердитый взгляд, который он все равно не может видеть.

– Нет! – ору я в ответ.

– Позвони Финну! – доносится сверху папин голос. – Он мне нравится!

Я унаследовала свою оливковую кожу от отца, но вот каштановые волосы у меня мамины, а ее рука лежит на подушке, такая же длинная и полная, как и в моем детстве. Волосы стали маминым отличительным знаком на пике ее карьеры. Однажды она даже рекламировала шампунь, после чего мы с Беллами бесконечно изводили ее шуточками про блеск и густоту волос.

– Доброе утро, Тюльпанчик, – бормочет мама сонно.

– Доброе утро, Пантин.

Она хихикает и утыкается лицом в подушку:

– Вы никогда не позволите мне забыть об этом!

– Никогда.

– Но рекламщики оплатили…

– Камеру, которой папа снял «Клетку», – подхватываю я, – что привело его на «Юниверсал» с «Уиллоу Раш», за который он и получил «Оскара». Я знаю. Я просто издеваюсь.

– Уехал около часа назад.

– Уехал в…

Оливер указывает на север:

– В Канаду.

Его австралийский акцент превращает это слово в «Кнада», и хотя я заранее знаю, что он хочет сказать, все равно мне требуется напрячь мозг, чтобы переварить информацию о том, что Финн уехал из города, даже не попрощавшись со мной.

Он уехал из города, не поцеловав меня на прощание, не убедившись, что я не забеременела от нашего спонтанного секса в машине, даже не попытавшись найти меня. Что за козел!

Я вдруг начинаю так злиться, что мне хочется схватить долбаное яблоко Оливера и запустить им в стену.

– Сегодня ночью я сказала ему, что люблю его, – сообщаю я Оливеру, как будто это его касается, как будто ему следует об этом знать. Но это так чертовски здорово – объяснять, почему у меня сейчас в венах бушует кровь, почему мне хочется кричать от боли и обиды. Мне нужно подтверждение, что Финн действительно такой эпический придурок, каким кажется мне сейчас. – А знаешь, что самое смешное? Что он сказал это первым. А теперь он просто вот так взял и уехал, не попрощавшись, мать его!

– Мне кажется, я знаю, как спасти твой бизнес.

С его губ срывается короткий смешок, и он отступает еще немного назад, а потом спрашивает:

– Вот как? Ну порази меня.

Боже, это не так-то просто сделать, ведь теперь преимущество на его стороне.

Набравшись духу, я говорю:

– У меня появилась идея у Сальваторе вчера вечером, но я не хотела ничего тебе говорить, пока не обсудила с ним, может ли это сработать. – Глаза Финна сужаются. – Смотри. Новая кинокомпания Сальваторе совместно с моим отцом запускает съемки большого фильма в апреле. Большая часть съемок будет проходить на воде, на большой шхуне.

Он продолжает смотреть на меня, никак не реагируя. Желудок у меня сжимается.

– Я подумала: может быть, они смогут починить ваши лодки в счет платы за использование их в съемках весной. И я согласилась работать у него в компании, так что смогу много и часто бывать с тобой.

Он медленно кивает, все так же не сводя с меня изучающего взгляда:

– Не уверен, что понимаю, о чем ты говоришь.

– Я говорю, что рассказала о тебе Сальваторе, и он хочет заплатить за то, чтобы использовать ваши лодки в съемках, которые будут идти несколько месяцев. Но самое лучшее в этом то, что снимать они будут в основном в самое странное время, например посреди ночи, так что, думаю, ты сможешь по-прежнему рыбачить по утрам и…

– То есть ты договорилась использовать мои семейные лодки для съемок, даже не сказав мне об этом?

Я вдруг холодею, в груди поднимается паника:

– Не договорилась. Я просто хотела посмотреть, существует ли такая возможность.

– Но ведь очевидно, что ты задействовала достаточно ресурсов, чтобы Сальваторе позвонил тебе лично и дал согласие. И все это произошло без моего ведома. – Он опускает руку и застегивает штаны. – Я просто хочу убедиться, что правильно все понимаю.

– Финн, я…

Он издает короткий, презрительный смешок:

– Они хоть представляют себе, сколько может стоит ремонт этих лодок?

– Ну они сначала починят «Линду», но ведь и это большое подспорье для тебя, правильно? Я хочу сказать, это ведь несколько сотен тысяч долларов или даже больше, которые помогут тебе снова встать на ноги.

– Вы уже даже обсудили, какую именно лодку? И деньги?

Глаза Финна теперь открыты так широко, что я впервые вижу, насколько зелеными они могут быть:

– Харлоу, ты же никогда не видела мои чертовы лодки! Ты вообще серьезно все это говоришь?

Весь это разговор похож на холодный душ.

– Это ты… – шепчет он, а потом наклоняется и целует мои волосы.

Это ты.

И меня вдруг охватывает какое-то непостижимое шестое чувство. Я понимаю все то, что он имел в виду, когда произносил это. Хотя у него это заняло не так много времени.

– Я хочу, чтобы тебе было хорошо. – Он поворачивает меня лицом к себе и целует меня, а потом признается: – Я просто слишком дикий для тебя.

– Думаю, я это только что заметила, – шепчу я.

– Я имею в виду, – уточняет он, – что слишком сильно тебя люблю.

Я чувствую, как вся кровь в моем организме, вся, до последней капельки, собирается у меня в груди, давление и напряжение нарастают, а потом прорываются в мои конечности диким потоком адреналина и облегчения. И любви – такой огромной, что у меня кружится голова.

– Да? – спрашиваю я с улыбкой настолько глупой, что невольно чувствую облегчение при мысли, что он не может рассмотреть в темной комнате мое лицо.

Но его смех говорит мне, что я ошиблась и что он очень даже хорошо меня видит.

– Да.

Я умудряюсь сказать ему то же самое в ответ, смеясь под его властными, крепкими губами поверх моих.

– Что ж, я так понимаю, что мы вернулись к тому, с чего начали?

Я сую руки в карманы и разворачиваюсь на пятках:

– Думаю, так оно и есть.

Харлоу убирает со стола, а потом тянется за своими ключами:

– Не волнуйся, Финниган. Я гений, и я еще пока не сдалась. Я придумаю выход.

– Харлоу, мне не нужно, чтобы ты…

– Опять, Финн? – ласково произносит она. – Заткнись, хватит быть таким упертым, позволь уже кому-нибудь взвалить на себя часть твоих проблем хотя бы на несколько часов, ладно? Я не знаю, что ответить, поэтому просто тупо стою, пока она поднимается на цыпочки и легким поцелуем прижимается к моей щеке: – Я с тобой.