Старик

Вот этого не понимаю: черные да белые, мракобесы да ангелы. И никого посередке. А посередке-то все.

Впрочем, всегда орал в споре. То, что раньше называлось: брал на глотку.

Павел Евграфович смотрел на сына сокрушенно, с недоумением: неужто пятьдесят? Какой-то невыросший, недозревший, бузотер, гуляка, шатун. Волосы седые, одевается, как инженер, а разговор босяцкий. Грозит отцу пальцем насмешливо, покровительственно, будто он отец, а Павел Евграфович – сын.

– Скажи, отчего ты с отцом разговариваешь всегда в дурацком, шутовском тоне?
– Ась? – Руслан приставил ладонь к уху. – Чегось?

Все дело в том, что невероятно долго т я н у л а с ь р е з и н а.

Когда течешь в лаве, не замечаешь жара.

Вот этого не понимаю: черные да белые, мракобесы да ангелы. И никого посередке. А посередке-то все. И от мрака, и от бесов, и от ангелов в каждом…

Он гулял по участку, где все так тихо дичало, и сохло, и ждало осени, и думал: можно начать сначала. Ничего страшного. Вот старик, он начинал много раз. Он только и делал, что начинал все сначала.

Никакого времени нет. Если бы меня спросили, что такое старость, я бы сказал: это время, когда времени нет. Потому что живем мы, ду

Вот завертело когда-то вихрем, кинуло в небеса, и никогда уж больше я в тех высотах не плавал. Высшая истина там! Мало нас, кто там побывал. А потом что ж? Все недосуг, недогляд, недобег…