Жнец у ворот

Любовь – это радость и беда. Восторг и отчаяние. Это огонь, который согревает, но стоит к нему приблизиться – обжигает. Я ненавижу любовь и жажду ее. И это сводит меня с ума.

Я все еще не понимаю. Почему ты помогаешь мне? Что тебе от меня нужно?
– Я и не думаю помогать тебе, Кровавый Сорокопут, – он поднимается и подбирает полы длинной одежды. – Я помогаю себе самому.

Адам Сильвера, я страшно горда быть одной из твоих татуировок.

Как будто признать свою вину и сожалеть о содеянном достаточно, чтобы искупить преступление.

– Ты еще не видела себя в зеркало, – говорит он.

– Потому что я этого не хотела.

– У тебя остались шрамы, – сообщает он. – Всего два. Как тонкие порезы.

– Как я сейчас… – начинаю я, но голос срывается на шепот. Я прочищаю горло. – Насколько это скверно выглядит?

– Это выглядит прекрасно. – Его зеленые глаза глубоки, как море. – Твое лицо не может выглядеть иначе, Кровавый Сорокопут. Неважно, есть ли на нем маска.

– Харп… Харпер, – шепчет Сорокопут, задыхаясь. – Я же сказала… тебе… обрушить вход. Ты… ослушался приказа.

– При всем моем уважении, Сорокопут, это был идиотский приказ, – отзывается Харпер. – А теперь молчи. Не трать силы.

Я слышу какое-то движение у дверей – входит Авитас. Лайя тут же извиняется и куда-то уходит. Я понимаю значение ее легкой улыбки, и мои щеки вспыхивают.

Я ловлю выражение лица Харпера. Оно не бесстрастно, как у Маски. Это выражение глубочайшего облегчения. Это взгляд друга.

Хотя, если честно, он смотрит на меня не только как на друга. Я же это знаю.

Я хочу что-то сказать ему. Что-то важное. Ты вернулся за мной. Вы с Лайей вырвали меня из пасти Смерти. Ты так много унаследовал от отца. В тебе так много его доброты – больше, чем ты сам готов признать…

Вместо этого я прочищаю горло и резко сажусь в кровати, хотя от этого на меня накатывает тошнота.

– Докладывайте, капитан Харпер.

Твоя любовь к народу течет глубоко в твоей крови. Она была взращена за годы, проведенные в Блэклифе. Потом она росла при виде страданий людей в Навиуме. И когда ты исцеляла детей в госпитале, а потом и свою сестру, напитывала этой любовью племянника в ее чреве. Она росла, когда ты видела стойкость твоего народа перед лицом врага. Она пропитала твою душу насквозь, когда ты сражалась за них на стенах Антиума. А теперь она достигла высшей точки. Ты пожертвовала собой за народ!

Это же твой собственный народ! Только ради власти? Но что проку быть императрицей, если ты не любишь тех, кем хочешь править? У тебя не останется больше подданных, если они погибнут!

Но что проку быть императрицей, если ты не любишь тех, кем хочешь править? У тебя не останется больше подданных, если они погибнут!