Элегия тени

Я павшая гранадская держава,
Сиротствую у мира на виду…
Дорога есть, а цели не найду.

Я сам своя смертельная отрава,
Вчерашняя ненадобная слава,
Подсолнечник в бессолнечном саду.

Здесь руины дворца. Здесь чернеет застойною жижей
Омертвелый фонтан… И почти что несносно для глаза
Это зрелище-осень, с его наготою бесстыжей…
Все вокруг манускрипт, где оборвана лучшая фраза.

Чего бы сердце ни хотело —
Ничто исполнить не могу.
Всегда желая без предела,
Всегда замру на полшагу.

Хороводятся нимфы, уставшие от пустодневий…
И молчанье твое – колыбельная тонущей барке,
И Лжефебова лира мне слышится в этом напеве…

И тоска моя – мрамор в немыслимом прежде разрубе.
И ни горек, ни весел унылый веселый кураж мой,
И ни злы, ни добры доброты моей темные глуби.

Я болен жизнью. И из глуби горя
Порою мысль является вовне,
Как будто сердце в вековом затворе,
Моей душе своим биеньем вторя,
Способно думать, с мозгом наравне.

Слагаюсь я из горечи притворной.
Идею непостижную люблю.
Одет я словно сказочный придворный,
Великолепный и всегда покорный
Измышленному кем-то королю.

Все только сон – и я, и кто мне дорог.
Из слабых рук вся разронялась кладь.
Я только жду, и наплывает морок.
Я нищий у отчаянья задворок,
Что так и не решился постучать.

Кто сам с собой не хочет встречи,
Не хочет встретить никого.

Что жизнь? Лишь мрак, обретший лица.

О, твоя немота – немота оживающих статуй,
Аромат хризантемы, предузнанный в знойном июле.

Я гляжу на тебя, от горячки очнуться не смея…
Ты моя слепота. Ты для ока пустая морока.
В созерцанье моем перевились пунцовые змеи…
И твой образ во мне – что глоток цепенящего сока…