二哈和他的白猫师尊 / Хаски и его Учитель Белый Кот

«Я знаю. Я очень многое знаю о тебе. Знаю почти все. Но даже если что-то из твоего прошлого мне все еще неизвестно, я хотел бы тебя выслушать и разделить твою ношу. Ты вечно прячешь все в глубине своего сердца, навешиваешь на него тысячи засовов, возводишь вокруг неприступные стены, роешь рвы и ставишь барьеры. Ты не устал так жить? Разве ты не чувствуешь, как это тяжело?»

— С Учителем что-то случилось? Что за задержка?

Мо Жань закатил глаза:

— Да он просто проспал.

— А?

— Ш-ш-ш, веди себя так, будто не знаешь.

— Но у тебя не осталось ничего, чтобы предложить этому достопочтенному. Поэтому используй последнее, что у тебя осталось.

Голос Чу Ваньнина тоже стал хриплым то ли от гнева, то ли от возбуждения. Он тихо произнес:

— Что именно...

Мо Жань толкнул его к стене, затем яростно впечатал ладонь в стену у головы, другой рукой крепко обхватив скованное цепью запястье.

Хотя глаза его сверкали злостью, он почти робко склонился и прихватил губами мочку уха Учителя.

В считанные мгновения тело Чу Ваньнина содрогнулось. Пугающее онемение охватило позвоночник, прошив затылок.

Голос Мо Жаня был хриплым, дыхание — прерывистым и учащенным:

— Я пообещаю то, что ты хочешь, если позволишь поиметь тебя один раз.

Чу Ваньнин широко распахнул ярко сияющие от неконтролируемого вожделения глаза. Щеки полыхали лихорадочным румянцем от возбуждения и недоверчивого изумления.

Рука Мо Жаня уже нежно поглаживала его талию, губы скользили по шее, а следующие ядовитые слова были произнесены самым нежнейшим голосом:

— Однако этот достопочтенный так сильно ненавидит Учителя, что, пожалуй, будет трудно вызвать интерес у его тела. Хочешь получить удовольствие — придется приложить усилия и хорошо потрудиться.

Мо Жань притянул его еще ближе, продолжая поглаживать чуть ниже талии.

— Так что подумай. Если все еще хочешь заключить эту сделку, сам встань на колени и вылижи меня своим языком. Возьми его целиком и хорошо позаботься о нашем удовольствии. А потом ляг на кровать, подставь свой зад и УМОЛЯЙ. МЕНЯ. ТРАХНУТЬ. ТЕБЯ!

Чу Ваньнину казалось, что от желания и смущения он сейчас сойдет с ума.

— Чего он хочет от меня? — Мо Жань сухо рассмеялся. — Я же просто дурак.

Чу Ваньнин ответил:

— Я никогда еще не встречал дурака, который мог бы сформировать духовное ядро в течение года.

Мо Жань собирался возразить, но ошеломленно замер, когда понял кое-что…

Чу Ваньнин только что… похвалил его?

На этот раз были поражены все присутствующие. Даже выражение лица Чу Ваньнина слегка изменилось.

Сверкающая ивовая лоза освещала лица людей, а ее божественный свет отражался в их глазах.

Чу Ваньнин: — …

Сюэ Мэн и Ши Мэй: — ...

Это слово застряло у Мо Жаня в горле, но он с трудом все же выплюнул его:

— ... Тяньвэнь?!

«Чу Ваньнин! Почему ты без перчаток?! Ведь ты так боишься холода! Вокруг столько льда и снега! Мы все в перчатках, почему только ты без...»

От пришедшей в голову мысли Мо Жань изумленно замер…

Ох… точно! Все ученики носили отталкивающие демонов лепестки цветка хайтана, которые были духовно связаны с Чу Ваньнином через его ладони… Поэтому он и не взял для себя перчатки. Потому что только так мог защитить их...

Но Мо Жаню было настолько наплевать на Учителя, что все это время он даже не замечал, что тот испытывает физический дискомфорт. И только сейчас, в решающий момент открытия Чансянсы, он вдруг заметил, что Чу Ваньнин, который больше всего боялся холода, все это время мерз.

Мо Жаню захотелось заплакать, но слез не было. Он потерпел неудачу, позволив божественному оружию вот так ускользнуть из его рук. В груди у него было невыразимо душно. Тем временем пальцы Чу Ваньнина слегка коснулись рыб Инь-Ян, и эта пара металлических кои тут же ожила. Рыбки начали быстро двигаться, плавая по шкатулке. В какой-то момент они на мгновение замерли и послышался щелчок. Рыбы поднялись на хвосты и стали парой ручек. Чу Ваньнин повернул ручки, и Чансянсы разделилась на две равные части, открыв сияющий предмет внутри.

Мо Жань был ошеломлен.

Слова Цзи Байхуа зазвенели в его ушах:

«И есть только один человек в этом мире, который может открыть Чансянсы — это самый важный человек в твоей жизни. Ты должен глубоко любить этого человека, и этот человек тоже должен любить тебя и быть полностью предан тебе»...

… И этим человеком был Чу Ваньнин?

Как это может быть Чу Ваньнин?!

Нет! Это абсолютно невозможно! Как он мог любить Чу Ваньнина?! Как он сам мог нравиться Чу Ваньнину? Это какой-то розыгрыш! Должно быть, это ошибка. Что-то не так с этой шкатулкой. В ней точно что-то сломалось!

Молодой человек сладко зевнул. Приподняв порозовевшее после сна гладкое и нежное лицо, он прищурился от бившего в глаза утреннего солнца и, посмотрев на Чу Ваньнина, пробормотал:

— Ах… дай этому достопочтенному еще немного поспать… И раз уж ты уже проснулся, почему бы тебе не приготовить мне жидкую кашу с нежирным мясом и яйцом?

Чу Ваньнин: — …

«Что за чушь он несет? Разговаривает во сне?»

Мысли Мо Жаня все еще путались. Когда он увидел, что Чу Ваньнин не спешит встать, чтобы приготовить ему завтрак, он не стал настаивать. Вместо этого лениво улыбнулся и, нежно погладив Чу Ваньнина по щеке, притянул его лицо ближе, чтобы привычно поцеловать его в губы.

— Если не хочешь вставать, не вставай. Этому достопочтенному только что приснился очень страшный сон. В нем… ах... неважно, не будем об этом, — вздохнув, он обнял застывшего в изумлении Чу Ваньнина и, ласково потеревшись подбородком о его макушку, пробормотал, — Чу Ваньнин, просто позволь мне пообнимать тебя вот так еще немного.

— Я буду нежен, — уверил его Мо Жань.

Старейшина Юйхэн был действительно крутой мужик! Ебать, как впечатляет! И правда, охренительно!

Мо Жань и Чу Ваньнин потеряли дар речи.

— Как покровительница брака я дарую вам радость естественного порядка вещей. Инь и ян могут соединиться, жизнь или смерть — не имеет значения! — голос божества становился все более пронзительным, а движения трупов — все более и более интенсивными. Труп мужчины снял с себя одежду и теперь был в полной боевой готовности, ничем не отличаясь от живого человека.

Мо Жань был совершенно ошеломлен:

Ты... только не… ох, блять… Что же это делается?