Сокровище господина Исаковица

Для нас это не так важно, – отвечаю я. – Мы женились, в основном, чтобы повеселиться и чтобы не возникло больших сложностей, если кто-нибудь из нас умрет.

мой отец считал, что вовсе не обязательно общаться с людьми только из-за того, что они приходятся тебе родственниками. Иногда вполне достаточно знать даты рождения и смерти.

отец с лицом мученика принудительно наблюдает за рождением еще нескольких оральных извержений газов, я подхожу к киоску и покупаю ему колу

Потому что люди избежали войны, папа, – в конце концов произнес он. – Потому что им не пришлось умирать.

– Я считаю, хорошо, что они струсили.
– Что ты говоришь? – удивился я.
– Шведы, – пояснил Лео. – Хорошо, что они струсили во время войны.
– Почему же? – спросил я. – Что ты имеешь в виду? И тут он посмотрел на меня таким взглядом, который дети приберегают для взрослых, если те настолько тупы, что им даже не стоит объяснять.
– Потому что люди избежали войны, папа, – в конце концов произнес он. – Потому что им не пришлось умирать.

– Я и дротики метал отлично, – сообщает отец внуку. – Тренировался целыми днями, пока не научился каждый раз попадать прямо в цель. Тогда я попросил брата встать к стенке, вытянуть руку и растопырить пальцы, чтобы я смог вонзить дротики между ними.
– У тебя получилось? – интересуется Лео.
– Он поначалу не хотел, трусишка. Тогда я пообещал ему крону, если промажу. И он, жадина, сразу согласился.
– Ты попал?
– Конечно, – отвечает отец. – В центр ладони. Брат завизжал, как поросенок. Но он был сам виноват. Он пошевелился. Я в этом почти уверен.
– А крону ты ему дал? – спрашивает Лео.
– Да, а в то время это были довольно большие деньги. Но брат продолжал кричать и сказал, что наябедничает отцу, если не получит три кроны.
– Получил?
– Да. Иначе бы отец меня взгрел. Мой братец уже тогда был ловким переговорщиком.

– Не сомневаюсь, – говорю я. – А она разозлилась?
– Ужасно.
– И что она сказала? – спрашивает Лео.
– Не знаю, – отвечает отец. – Она так сильно схватила меня за уши, что я не смог ничего расслышать.

– Ну пожалуйста, – продолжала канючить она. – Почему мне нельзя поставить елку? Ведь у всех осталь ных она будет.
– Мы евреи, – многозначительно возражал отец. – Мы елок не ставим.
– Ну совсем маленькую, – приставала сестра.
– Елка у нас в доме появится только через мой труп, – говорила мама.
– Она сможет стоять на балконе, – не унималась сестра.
– Даже речи быть не может, – не сдавалась мама.

Но тут уж граница была непреодолимой. Да, мы не были верующими, не ходили в синагогу и не носили пейсов, но хоровод вокруг деревьев мы не водили.

Но елка явно знаменовала собой для родителей ту невидимую границу, дальше которой ассимиляция для них оказывалась невозможной. Впрочем, моя сестра, надо отдать ей должное, была не из тех, кто сдается после первой попытки.