Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965

как-то сказал своим коллегам в палате: «Ненависть, которая у меня еще осталась – а ее осталось немного, – я лучше приберегу для будущего, чем для прошлого». Он называл это «разумным и бережным расходованием желчи». Черчиллю нравилось находиться в компании тех, с кем он был не согласен

Дневниковые записи и письма посетителей Чекерса проливают свет на то, как вел себя Черчилль: никто не был таким напряженным на отдыхе, как Черчилль. Чем тяжелее оказывалась прошедшая неделя, тем явственнее обнаруживалась потребность в выходном в духе «Алисы в Стране чудес», как это называл Брук. Вот это и вызывало те самые «тревожные предчувствия», о которых говорил Йен. Позже Брук написал, что у него не осталось «счастливых воспоминаний» об этих долгих выходных, когда каждый вечер «растягивался до утра». Старик расслаблялся с неистовой энергией, и всегда доля юмора и хорошего настроения была обратно пропорциональна тому, что можно было ожидать от человека, который только что пережил тяжелую неделю, а большинство недель с мая 1940 года приносили ужасные новости

Это был умный ход, который критики должны были ожидать, учитывая черчиллевскую военную и политическую философию: когда атакуют – контратакуй

Теперь, когда Ганди убеждал индийцев не сражаться за Британию, а сдаться на милость японцев, миссия Криппса была обречена на провал.

Хрущев остался жив, но не потому, что Сталин проявил милосердие, – ему было чуждо милосердие, – а потому, что Сталин верил в мотивирующую силу страха[

Сталин, однако, считал Германию извечным врагом России, теперь еще более, чем когда-либо, заслуживающим уничтожения. Когда не станет Гитлера, был уверен Сталин, Запад снова будет считать Москву и коммунизм злейшими врагами, статус, который закрепился за ними с революции 1917 года. На протяжении всей войны в основе отношений Сталина с союзниками лежала его уверенность в том, что Черчилль с Рузвельтом не были и никогда не будут настоящими друзьями России.
Со своей стороны, Черчилль и Рузвельт никогда до конца не верили Сталину. На протяжении последующих трех лет они взвешивали каждое решение, учитывая возможность того, что Россия может выйти из войны, как это сделали большевики в 1917 году. Они утаили от Сталина информацию об «Ультра» (хотя передавали расшифровки «Ультра» как информацию, полученную от надежных «агентов»), и, конечно, не включили Сталина в проект атомной бомбы.

Существовало одно важнейшее отличие. Сталин считал, что, если Гитлера убьют или свергнут, скорее всего, прусские офицеры, которых Гитлер презирал, Запад достигнет соглашения с новой Германией без Гитлера, а затем, вместе с Германией, выступит против России. Бредовое убеждение, но тем не менее очень сильное.

В июне прошлого года Черчилль рассказывал Колвиллу о вторжении в Россию шведов в 1700 году и Наполеона в 1812 году. Теперь, дважды, в течение жизни одного поколения, напали на Россию. Россия – азиатская страна, одной ногой стояла в Европе, и западные европейцы постоянно наступали на эту ногу. Защита западных границ России была основной темой внешней политики России на протяжении двух веков – царской, ленинской и сталинской. Москва всегда стремилась создать буферную зону между собой и Западной Европой. В то время как Запад создал «санитарный кордон» между собой и москвичами.

Это, в конце концов, был Иосиф Сталин, бывший соратник Гитлера, бандит, который в юности грабил банки из марксистских соображений, и затем, уже, исходя из собственных соображений, инициировал массовые убийства.

Союз американских индейцев назвал Сталина «выдающимся воином 1941 года» и послал ему головной убор из перьев.