Девушка

Согнутой тенью старый месяц сидит в тишине на диване. Потом нагибается, слушает: где-то внизу чуть видные вырастают звуки, шепчутся по углам: шу-шу-шу.

Собрался весь мир и замер сладко в том месте, где лежат его пальцы.

Тяжелыми скалами ночь громоздится над домом все выше, и мимо нее бегут звезды.

И с ужасом понимает: хочется схватить и разорвать кружева на груди и платье, и все отдать ему: смотри — вот я — одному тебе... целуй.

Забывает, что сказала, и не слушает его слов, — лишь бы слышать его, как музыку, лишь бы говорил что-нибудь.
Рядом, близко, пахнут цветы — остро и сладко. Вдыхает их Вера и говорит:
— Слышите запах? Это цветы ласкают друг друга и умирают, и это запах их ласк.
Вера чувствует его взгляд. Сердце колотится так, что хочется схватить его руками и удерживать.

С нежной жалостью берет ее под руку.
Собрался весь мир и замер сладко в том месте, где лежат его пальцы.

Боже мой, — он. Обнять его, жадно прижаться, пить его дыхание...
Вера стоит секунду с кружащейся головой и потом говорит:
— Ах, это вы? Вот не ожидала вас встретить.

Глаза загораются далеким блеском. Опускает ниже сорочку, и сквозь кружево смотрит жадное, смуглое тело. Это для него.
"А другие?" — думает Вера. И прячет, опять закрывает загорающееся стыдом, не видевшее света тело.
Секунду думает. Опять опускает сорочку и стоит, часто дыша. Шепчет, странно смеясь: — Мой милый, мой милый.

Сдвигаются у Веры худенькие плечи и руки, тоскуя, и так болезненно хочется, чтобы кто-нибудь смял их, сжал, чтобы захрустело.
"Ах, время идет. Так и не узнаешь никогда, что это такое".

Девушка в старом доме слушает шорох шагов их и думает:
"Не он ли? Когда же придет он, неведомый, милый, прижмет, унесет с собой? Или никогда не придет?"
И опять всю ночь держит на коленях книгу и читает чужие слова.