Вторая смена. Работающие семьи и революция в доме

почему в офисах малыши не были частью «нормальной» жизни. В конце концов, где дети моих коллег-мужчин?
Какая-то часть меня завидовала тому, что ученые, не приводившие своих детей в Бэрроуз-Холл, не стояли перед трудным выбором, но знали, что малыши – в любящих руках. Иногда я ощущала это очень остро, когда встречала одного из коллег, занимающегося бегом на тренажере (популярного вида спорта среди ученых – такие упражнения не требуют много времени), а затем его жену, ведущую ребенка в детский спортивный зал. Я также чувствовала это, видя, как по вечерам жены подъезжают к зданию на своих универсалах с двумя детьми на заднем сидении и, опершись локтем на окно, сидят и ждут мужчину, энергично спускающегося по ступенькам с портфелем в руке. Казалось, это особенно приятный момент их дня. Это напоминало мне о тех особых летних пятничных вечерах, когда моя мать запихивала меня и моего старшего брата в наш старый «Хадсон», загружала туда корзину для пикника и везла нас из Бетесды (Мэриленд) в Вашингтон, чтобы в пять часов встретить отца, энергично спускавшегося с портфелем в руке по ступенькам правительственного здания, в котором он работал. Мы устраивали пикник возле Приливного бассейна, окружавшего Мемориал Джефферсона. Мои родители рассказывали друг другу о том, как прошел их день, и с этим ощущением чудесного конца недели мы возвращались домой. Когда я вижу подобные сценки, внутри меня что-то разрывается пополам. Потому что я одновременно и владелец портфеля, энергично спускающийся по ступенькам, и мать с приготовленным для пикника ужином – и в то же время ни один из этих персонажей. Университет по-прежнему рассчитан на таких мужчин, а их дома – на таких женщин. И женщина в универсале, и я со своим боксом для ребенка пытаемся «решить» проблему работы и семьи. В нынешней ситуации в обоих случаях расплачивается женщина. Домохозяйка расплачивается тем, что остается вне общественной жизни. Женщина, делающая карьеру, – тем, что встраивается в часовой механизм, не оставляющий ни времени, ни эмоциональной энергии, чтобы заниматься семьей. Ее карьера позволяет так мало делать для семьи, потому что изначально была рассчитана на традиционного мужчину, чьих детей растила жена.

Я спрашивала нянь и воспитательниц детских садов, как, по их мнению, различаются дети родителей-одиночек, дети из семей с работающими родителями, в которых отец не участвует в воспитании, и из семей, где отец активно вовлечен в воспитание своих чад. Все ответили, что дети из семей с активными отцами казались им «более уверенными» и «менее тревожными». Их жизнь казалась более размеренной. По понедельникам им было о чем рассказать: «Угадай, что мы с папой делали…».

когда я разделила всех мужчин на три группы: зарабатывающих больше жен (таких оказалось большинство), столько же и меньше. 21 % мужчин, зарабатывавших больше, делили вторую смену. Из представителей второй группы женам помогали 30 %. Но из мужчин, зарабатывавших меньше жены, никто не делил работу по дому.

Когда я спросила Энн Майерсон, чем она занимается в свободное время, она ответила: «Счета оплачиваю». Когда я задала вопрос о «досуге» банковской служащей, она ответила: «Это время, которое я провожу за своей стойкой в банке». Во время интервью мне не встретилась ни одна работающая мать, которая бы продолжала заниматься своим хобби, как Эван Холт или Роберт Майерсон. Жертвовать своим личным досугом – часть культуры работающих матерей.

Анита, невысокая крепкая женщина, для нашего интервью оделась в джинсы и ярко-зеленую футболку, и приветливо, но слегка испуганно улыбалась. Она прикурила, медленно затянулась и так сказала об этом: «Рэй – не какой-нибудь антифеминист. Однако ему обязательно надо показать, что он “мужчина в доме”. Его эго – вот что очень важно. Рэю нужно, чтобы его уважали как супруга и как мужчину. Он говорит: “Я плачу за дом [ипотеку]. Я каждый день вкалываю”. А мне вечно приходится отвечать: “Да, но я ведь тоже вкалываю”».

Героиня легендарной повести Натальи Баранской «Неделя как неделя», 26-летняя Ольга – младший научный сотрудник в московской научной лаборатории по испытанию стеклопластика, жена и мать двоих детей. Начальник хвалит ее за то, что она настоящая советская женщина – супермама. Но на просьбу заполнить анкету о ее хобби Ольга отвечает: «Мое хобби – бег, туда-сюда…».

Миф Ливингстонов о том, что «мы друг друга не избегаем, мы просто очень заняты» скрывал пугающую мысль о том, что на самом деле они не готовы осмелиться на тот самый опыт, которого им не хватает, – провести время вместе.

Самые проблемные браки из всех встреченных мной обычно оказывались союзами двух людей, ориентированных больше на карьеру, чем на семью, и не способных прийти к соглашению касательно собственных домашних ролей. Ни в каком другом типе брака не было такого дефицита благодарности, ни в каком другом столько не спорили об условиях обмена ею, и нигде больше пульс семейной жизни не замедлялся до столь пугающей отметки.

В семействах Холт, Танагава и Стейн мы видим три картины противоречий в парах, в которых оба супруга работают, причем каждая пара репрезентует особый тип мифа вместе со скрывающимся за ним напряжением. Семейный миф Холтов представлял в ложном свете тот факт, что жена, Нэнси, отрабатывает вторую смену. У Танагава он искажал причину, по которой жена делала это (Питер меньше заинтересован). Миф Стейнов неверно представлял, опять же, сами факты. Официально Сета не было дома, однако неофициально Джессики там тоже не было.
Все три женщины ощущали противоречие между своими надеждами и реалиями своих браков. Для всех конфликт усугубился после рождения первого ребенка и обратился в кризис с появлением второго. Во всех случаях женщины в итоге выполняли то, что надлежало делать во второй смене.

Любопытно, что у Сета совершенно не было традиционных мужских взглядов на «женский труд». Если у него было время, он мог заняться стиркой или шитьем, нисколько того не стыдясь. Его мужественность не подтверждалась и не отрицалась тем, что он делал дома, поскольку то, что он там занимался, просто не имело никакого значения. Его вера в себя и собственную мужественность росла и слабела в зависимости от того, что о нем думали в его юридическом сообществе.