Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Наш собеседник вспоминает, что когда его мама узнала об открытии клуба «16 тонн», ее такое название возмутило, ведь «16 тонн — это вес атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму»

Примерно в 1979 году две шестилетние девочки рассказали своей подружке, что анекдоты про Чапаева и Петьку рассказывать нельзя, потому что «каждый раз, когда мы над ними смеемся, американские капиталисты получают деньги»

Другой наш собеседник рассказывал, что слышал от сына лидера общества «Память», с которым он учился в школе в 1990‐х, следующую историю о скрытом еврейском знаке: «Линии московского метрополитена спроектированы так, что, когда их взорвут, на месте Москвы образуется звезда Давида»

После попытки военного переворота против режима Эрдогана в 2016 году по Турции прокатилась большая волна репрессий. Затронула она и книги: изымались и уничтожались книги с упоминаниями публициста Фетхуллаха Гюлена, обвиненного в подготовке переворота. Среди 300 тысяч уничтоженных книг был учебник по математике, который «провинился» лишь тем, что содержал задачу про движение из пункта Ф в пункт Г

Для исследователей городской легенды совершенно не важно, лежал ли в основе истории реальный факт или нет. Важно другое: почему они повторяются вновь и вновь и принимают при этом определенную форму.

В 1987 году в административном кодексе РСФСР даже появилась статья «Приставание к иностранным гражданам с целью приобретения вещей»

Смутная тревога за детей, которые могут погибнуть на войне, стать жертвами городской преступности или наркоманами, соединилась с чувством утраты доверия к хорошо знакомым людям и нашла выражение в простом и понятном рассказе об анонимных злодеях, отравляющих детские лакомства на Хэллоуин. Городская легенда, таким образом, представляет собой форму ответа на социальное напряжение, становится альтернативой формулировке социальных требований (тому, что на английском называется claims-making activity): указывая на вымышленную угрозу, легенда помогает обществу справляться с реальной психологической проблемой — с тревогой, которая до появления легенды была неясной и недифференцированной.

Само слово «профилактирование» в этом контексте в первый раз прозвучало в речи Хрущева в 1959 году [283]. Профилактированием начали заниматься не только органы КГБ и парткомы, но и профсоюзные организации, милиция, комсомольские ячейки и учителя в школе [284]. Они стали объяснять гражданам, как им надлежит себя вести, что можно, а что нельзя говорить. В эпоху оттепели было изменено общение милиции с населением: блюстители порядка должны были стать гораздо «ближе к народу» (милиция часто встречала это нововведение в штыки), для чего были организованы регулярные личные встречи милиционеров с населением, которые как раз и назывались «профилактированием». В отчете об одном таком мероприятии с большим удовлетворением говорится, что такие встречи «ведут к прекращению слухов» — каких слухов, в документе не уточняется, но совершенно понятно, что автор отчета рисует картину, в которой слухи (например, о продовольственном кризисе) могут возникать в голове у непросвещенного населения, а правильная беседа прекратит их распространение (обратим внимание, что наказывать за слухи больше никто не предлагает) [285].

И где-то в промежутке между 1944 годом, когда труд пленных немцев начинает активно использоваться при восстановлении зданий, и 1950‐ми годами, когда «немецкие дома» уже стали привычной частью городского ландшафта, в разных городах СССР независимо друг от друга появлялись истории о том, что некий архитектурный объект имеет форму свастики (или «фашистского креста», или украшен орнаментом со свастиками)

Классовая борьба в области литературы и искусства за последнее время принимает все новые и новые формы. В частности, на ИЗО-фронте Главлитом обнаружены умело замаскированные вылазки классового врага. Путем различного сочетания красок, света и теней, штрихов, контуров, замаскированных по методу «загадочных рисунков», протаскивается явно контр­революционное содержание.