Молчание о войне

Интересно, может ли Путин дотянуться до солнца?

Тут вспомнил, что портрет Зеленского-то я следователю не показал. Сунул руку в карман, достаю и понимаю: случилась авария. Я ведь и Путина, с тех пор как конверт получил, всегда с собой ношу на всякий случай, чтобы силы преисполняться и в гневе, и в страхе. И Зеленского в тот же карман сунул, где Путина храню. Они внутренними сторонами друг на друга легли.

Я ответно дунул в трубу. А потом и ухнул. В одну, вторую. Звук растягивался, приобретал цилиндрическую форму и аккуратными стерженьками вылетал с противоположной стороны. Я представлял, что это летающие гробы, и мне отчего-то становилось весело.

Откуда же берутся они — вот что меня до сих пор удивляет — терентьевы эти? Неужели нельзя сделать так, чтобы у всех мозги одинаковые были, правильные? Сказала власть, значит — делай, а не выделывайся.
Хорошо, что в школах предмет новый ввели: «Разговоры о главном».

Душа моя была неспокойна. Я, конечно, верю Владимиру Владимировичу. Он не может ошибиться, такая опция в него не встроена. И всё же наказать их надо было. Я бы наказал.

к-то раз сказал: хоть бы совсем интернет отключили, не нужен он. Одна хула и поношение отчизны нашей там.

Ну почему ты такой тупой? Ты не понимаешь, что война? Их там убьют.
— Извини, я очень тупой, вокруг меня нет войны! На, посмотри вокруг, здесь стреляют? Нет? Надо же… А если постреляют ещё через месяцок, у нас в августе всегда стреляют, то быстро успокоятся. Это политические игры, нас всех хотят втянуть в одно большое дерьмо! А я хочу быть сам по себе. Не надо мной манипулировать: бедные детки, котятки, оторванные пальчики. Это манипуляция моими чувствами, а я не хочу!

На перроне, на развале, увидел на португальском и чуть на поезд не опоздал. Откуда она здесь? Кто знает… сейчас всё так перепуталось. Может, мы уже с Португалией граничим или с Францией? Куда добрались наши безумные военные, никто не знает. Поэтому я и говорю, что нет никакой станции Счастье. Поезд давно ходит по кругу.

Сейчас, когда война стала нашей жизнью, причины и следствия её кажутся пустыми. Спорить об этом — как перебирать бесконечно три простейших гитарных аккорда — ни-че-го нового.

Я не вмешиваюсь в подобные споры и разговоры. Давно. С тех пор, как последний мой аргумент был отрезан майором-жандармом и брошен на стол. Они заставляли меня его съесть, но я давился кровью и не мог. Физически не мог. Об этом я тоже не хочу вспоминать.