Картезианская соната

Сквозь переплет собственных пальцев она могла слышать, как духи прошивают тишину, лучше, чем сквозь какой-нибудь хрустальный шар или закопченное стекло.

Ну она и не собиралась дожить до ста лет, благодарение задремавшему Господу.

Рот Эдгара, несомненно, ничуть не похож на носик кофейника, скорее — на прорезь в копилке.

Его манеры, его бизнес, вся его двойная жизнь вскроется одним махом, но бедные клиенты, которых он водит за нос, не могут ни увидеть правды, ни предостеречься, они даже верить ни во что такое не желают. Вздумай он при них помочиться в окно, они и этого не заметят — такие запуганные, такие почтительные.

Вот он сидит: лицо, как полная луна — ни звездочки рядом, ни облачка, — сияет над столом, заваленным бумагами.

резинка противно скрипела, лохматя бумагу

Ду́хи были угрюмые, беспокойные, они дергались, как собака во сне, и Элла прислушивалась, заполняя наблюдениями пустые дни, пока муж сидел в своей страховой конторе, в те серые дни, когда притихшая осень ожидает дуновения зимы.

Ну копия мамаши. Без дурной крови тут не обошлось.

Какой смысл вешать еще одну погремушку луны на утреннем небе? Изобразить Грецию? Или Вавилон? Еще раз сочинить «О мышах и людях»?

словно великан из гранитной глыбы; было в этом что-то от роденовских скульптур, грубое и первобытное