Два ее единственных платья

Стихи Екатерины Симоновой стали для меня откровением, уроком: неужели можно писать так увлекательно, так человечно, так прямо о вещах, о которых, вроде бы, вообще писать нельзя: о старости, о нищете, о стыде, о нелюбви, о скуке, о деньгах. Кто этот поэт, как сделаны эти стихи, повторяю я в неловком изумлении, не в силах перестать их читать, следовать за ними и им

нет ничего бессмысленнее, нелепее и страшнее тела,

прекрасным

его делает только наша любовь к тому, кто это тело

надел, носит, занашивает,

наконец оставляет.

знаешь, к сорока годам понимаешь, что любовь —

это взаимовыгодный бартер, поэтому

никогда не давай никому больше,

чем можешь получить в ответ,

поскольку:
сегодня 14 марта, весенняя депрессия,

как Слуцкий, всех хватает и лапает,

лапает и хватает,

Лучшие вещи — найденные случайно,

Лучшие люди — появляющиеся тогда, когда ты их

не искала,

Любовь — это когда последняя конфета всегда засыхает,

поскольку

каждый из вас думает, что её доест второй.

Мы никогда не говорим, что любим друг друга.

Нас так не воспитывали. Это глупо и стыдно.

Да и к чему?

Вот мои слова: одеяло, привезённое за 140 км,

Хотя легче было выкинуть, арбуз, купленный в темноте,

Хотя не было уже сил тащить и дурацкое одеяло.

Что такое «быть настоящей женщиной»,

поняла только недавно, когда мне одновременно

написали два незнакомых мужчины.

Первый написал: «Какая вы страшная» —

и сразу отправил меня в чс, чтобы я не могла ответить.

Второй написал: «Привет!» — и приложил

любительское фото своего детородного органа.

Молча забанила обоих, чувствуя себя

одновременно недооцененной и переоцененной.

Девочки, будьте женственными!

Ведь вы должны нравиться!

Я вот за собой всегда слежу

И хотела бы, чтобы рядом со мной была такая же —

Ухоженная, настоящая женщина.

Поэтому с феминисткой я бы точно встречаться не стала:

Целуешь её, шепчешь на ушко: «любимая»,

А она тебе в ответ — «партнёрка».

Ну после такого у любой упадёт.

И больше не встанет.

писать о любви труднее, чем жить

с осознанием её невозможности, поскольку

имя твоё — это всего лишь имя,

моя же память — сырой августовский воздух,

эхо качелей в соседнем дворе.